|
|
Главная / Инвестиции / Вам которую реальность? Аплодировали стоя. Студия Сергея Женовача, совсем недавно презентовав себя в столице в качестве самостоятельной творческой единицы, представила новую постановку на удалении от Москвы и имела успех. Уральские зрители горячо благодарили «женовачей» за почти нескучные два с половиной часа без антракта ярких сольных номеров, объединенных в спектакль «Marienbad». Затем в фойе возбужденно и деловито обсуждали интерпретацию произведения Шолом-Алейхема: «интересное режиссерское решение»; «но вообще-то историй могло быть на три меньше или на пять больше, и ничего бы не изменилось». Около тысячи зрителей, настроенных на единую частоту, создавали особое поле. Фото - Виталий Пустовалов К множественным определениям современного общества (информационное, коммуникативное, потребления) стоит добавить еще одно, и немаловажное: ему характерно существование в нескольких реальностях сразу. Натура человека переходной из второго в третье тысячелетие эпохи требует время от времени транзита из одной реальности в другую. Каждый выбирает свой способ путешествия. Кто-то «продает душу» компьютеру с его виртуальными героями, действиями и чувствами. Кто-то находит забвение в сериалах: щелчок — и ты в мире чужих страстей. Одноразовое посещение театра не создает длительного эффекта другой реальности. Иное дело — фестиваль: это уже глубинное погружение. Заряженная высокими театральными впечатлениями толпа вылилась в вечерний город. А здесь господствовали иные энергетические потоки. Ручейки оттекли в припаркованные машины, масса же вынеслась на остановку и заполнила свежеподошедший транспорт. Женщина-кондуктор испуганно шарахнулась: «Автобус, что ли, сломался? Откуда вас столько набежало?». И тут же на всякий случай бросилась в атаку: «Ну-ка быстренько оплачивайте за проезд, деньги почему не приготовили заранее!». Привычно резануло «оплачивайте» вместо «платите». Ну да ладно. С возвращением. Театр в театре Зритель смотрит спектакль о том, как герою показывают спектакль, в котором ставят спектакль. Прием двойного, а то и тройного театра был использован во многих фестивальных постановках. В «Укрощении строптивой» (работа екатеринбургского ТЮЗа) присутствует некий Кристофер Жук, для него и разыгрывается действие. «До свидания, Золушка!» (экспериментальная сцена под руководством Анатолия Праудина, Санкт-Петербург) интерпретирует известный сюжет таким образом, что все чудеса оказываются из арсенала театра. Карета и лошади не превращены из тыквы и мышей, а сыграны. Нарочитая условность того, что на сцене, рождает подтекст: «Вы же, конечно, не воспринимаете все происходящее всерьез: спектакль, жизнь?..». «Реальный театр» (включен в реестр международных фестивалей, третий по статусу в России после «Золотой маски» и «Балтийского дома», авторский, поскольку отбор спектаклей проводит его создатель Олег Лоевский) проходит раз в два года в сентябре в Екатеринбурге. На нем представлены различные регионы страны: Москва и Питер, Сибирь и Поволжье. Уральская диаспора не подавляет прочие. Идеология прочитывается уже в названии: фестиваль призван фиксировать взаимоотношения искусства и той реальности, которую принято считать настоящей. А взаимоотношения эти меняются. Если прошедший полгода назад областной конкурс «Браво!» провозгласил сближение театра и жизни, нацеленность на актуальность, то «Реальный театр 2005» заявил о максимальном их отдалении. Он подчеркнул: жизнь — это одно, театр — совсем другое. Не путайте. Не стирайте между ними грань. Пусть себе существуют параллельно. Просто время от времени совершайте путешествие из одной реальности в другую. Облегчение классики Другая черта «Реального театра 2005»: он явно предпочитает классику. Просматриваю афишу на предмет авторов-первоисточников (не сценаристов): Достоевский, Горький, Андерсен, Шолом-Алейхем, Перро, снова Достоевский, Шекспир, Чехов, Гоголь, Соллогуб. Пытаясь выяснить причины столь острой любви к классической литературе, я услышала мнение: нехватка достойной современной драматургии. Дефицит, действительно, наблюдается. Но дело не только в нем. Новые пьесы требуют разжевывания деталей, подробного введения в ситуацию. Давно известное произведение сокращает этап знакомства. Работать с классикой оказывается «себе дешевле»: запустил образ — и начала разворачиваться в сознании сколько-нибудь образованного зрителя цепь ассоциаций. Например, омский камерный «Пятый театр» представил исповедь молодой женщины о любви, жизни и смерти «Падший ангел». Без ссылки на то, что это говорят героини Достоевского Настасья Филипповна и Аглая, вряд ли тот же самый текст звучал бы столь внятно и сильно. О простом словосочетании «Вишневый сад» и говорить не приходится: за ним ощущается айсберговая мощь пьесы и множественных ее трактовок. Классика сегодня востребована в силу того, что прекрасно соответствует клиповости и «файловости» современного восприятия. Но фарс, как известно, вовсе не средство посмешить. Сказка про Золушку превращается в прощание со сказками как таковыми, развеивает благостный миф о том, как в один момент замарашка может стать принцессой. История про вредную Катарину — в констатацию непримиримости войны между мужским и женским началом. «Правда вымысла выше правды реальности, — убежден Анатолий Праудин. — Реальная жизнь порой тонет в мелочах, а вымысел основан на сущности явления». Подчеркнутая театральность способна очистить идею от суетности и подать ее зрителю в кристаллизованном виде. Открывая же некоторые «файлы» с известными названиями, внутри можно обнаружить и совершенно неожиданные вещи. От «Вишневого сада» в подаче экстравагантного Евгения Марчелли, работающего сейчас в Омском театре драмы, остаются лишь имена: Раневская, Лопахин, Фирс. Спектакли этого режиссера всегда вызывают полярные мнения. Часть зрителей с упоением рассматривает то, как он по-мясницки разделывается с классикой. Другую часть коробит от сценических ужимок и немотивированных придумок. (Ну скажите, зачем служанке с первых минут спектакля мочат голову? В ее мокрых волосах заключена глубокая режиссерская мысль?) Мне спектакль представляется гремящей цепью тяжеловесных и грубо соединенных образов, не оправданных ясной внутренней идеей. Именно после гостевания в данном «вишневом саду» известный критик Марина Дмитревская констатировала: театр устал. Текста — нет, героев — нет, смысла — нет. Пора оставить в покое классические пьесы: им нужно отдыхать и от режиссеров, и от зрителей. Как и наоборот. Большинство представленных постановок на основе классических произведений звучат лишь «по мотивам». Например, «Стойкий оловянный солдатик» екатеринбургского ТЮЗа (режиссер Вячеслав Кокорин) оставляет за бортом спектакля печальные путешествия героя и создает красивое, гармонично организованное, ничем не нарушающее тишину детской души зрелище. Порой думаешь, не слишком ли трепетно относятся создатели к ребенку, оберегая его от малейших переживаний, давая ему вкусную, но уж очень сладкую конфетку. У сказок Андерсена нет однозначно счастливых, как и однозначно грустных концовок, они остаются мудрее многих современных интерпретаций с обязательным «хэппи эндом» и стремлением «облегчить» классическую ношу. У театра есть разные функции. Развлекательная осваивается довольно успешно. Но мой не претендующий на репрезентативность опрос зрительской аудитории показал: в театр идут еще и за чувствами, и за мыслями. Не то чтобы их в реальной жизни не хватает. Просто те, что рождает искусство, есть прямые инвестиции в душу и разум. Помимо легкого, приятного времяпровождения многие хотят получить от театральной реальности нечто большее. Кто-то из зрителей даже рискует говорить о катарсисе. Большая же часть постановщиков на это не замахивается. Нескучно в театре — уже хорошо. «Реальный-05», действительно, самый нескучный фестиваль за последние годы. Однако лишь редкие спектакли не порождают недоуменного вопроса «для чего». Сакральный вопрос русского театра Литература давно сформулировала два главных вопроса, которые распространили на российскую ментальность: кто виноват и что делать. Сакральный вопрос русского театра, возникающий от постановки к постановке: для чего — зачем все это сделано и показано? Бытовая страшилка на ирландском материале, блуждание в психологических дебрях — «Красавица из Линнена» пермского театра «У моста»: да, условия жизни некоторых людей тяжелые, и что? Фаворит фестиваля «Marienbad»: да, остроумная, зажигательная поделка, да, все в жизни путано-перепутано. И это хотел сказать режиссер?.. Недоумение — наиболее частая эмоция, вызываемая современным театром, который в целом демонстрирует активное искание новой формы — при иссякании смысла. В Екатеринбурге до сих пор живут люди, которые не видели спектакли Николая Коляды. Которые при этом имени кривятся: «не люблю матерщины» или «сколько можно показывать чернуху». В очередной раз убеждаешься в стойкости стереотипов. Я не знаю более поэтического, романтического, страстного, лирического (и прочие эпитеты подобного рода) режиссера, чем Николай Коляда. На демонстрации «Ревизора» в его постановке случилось невозможное: плакали критики. Плакали, конечно, не от того, что их разжалобили: в «Ревизоре» если кого и жалеть, так Россию, а по ней обычно не плачут, а скорбят без слез. Наверное, на какой-то момент они перестали быть критиками и превратились в зрителей. И испытали тот самый катарсис. Торжество режиссеров Помимо нетрадиционной «Золушки», Анатолий Праудин показал на фестивале вполне традиционных «Чудаков» по Горькому. Последней постановкой он для многих зрителей реанимировал русский психологический театр, который казался отжившим свой век. Что еще раз подтвердило: дело не в стиле и не в новациях, а в режиссере. Именно он либо попадает в сердцевину зрительского восприятия, либо бьет мимо. Театральная реальность в данном случае оказывается куда сильнее, острее, правдивее, чем бытовая. Мы ведь каждый день по улицам ходим, и ничего, а здесь становится страшно. После того как весь спектакль смеялись — до слез. Николай Владимирович отнюдь не воспринимает классику как священную корову. Он наделяет ее собственными смыслами, мощной образной системой, и при этом сохраняет интонацию первоисточника. Спектакль становится воплощением России, а городничий в исполнении Владимира Кабалина, как ни парадоксально, воплощением русского человека. Основной образ спектакля прост до боли: это грязь. Жить в грязи, денег как грязи, вымазаться в грязи, забросать грязью — русский язык не случайно создал длинный ряд устойчивых «грязных» выражений, постановщик же лишь материализовал их. Грязь со сцены попадает в зал, и зрители тоже могут оказаться забрызганными — все точно: нельзя жить в грязи и не запачкаться. Кооператив «Большой Урал» До суда дошел только один «Еврооркестрия» для оленеводов Берегите головы Вода обновления Дом из песка и тумана IFC пришла дать банкирам управление Столица вопреки Столица без кавычек Главная / Инвестиции |
||
 |
Меню